Новая метафизика является следствием сложных исторических метаморфоз, которые происходили в последние несколько тысячелетий, но сложились адекватным образом только сейчас. В какой-то мере Новую метафизику можно рассматривать как развитие традиции мысли, просматриваемой в трудах Платона, Аристотеля, Ф. Аквинского, Н. Кузанского, Ф. Бэкона, Р. Декарта, Б. Спинозы, Г. Лейбница, Дж. Беркли, И. Канта, И. Фихте, Г. Гегеля, Ф. Ницше, Э. Гуссерля, К. Ясперса, М. Хайдеггера, Ж.-П. Сартра и многих других, но, в сущности, данный иконостас – всего лишь схоластика, ведущая к значительным редукциям.

Никакая новая концепция принципиально не сводится к набору идей прошлого, но может тем или иным образом учитывать их, равно как и опровергать. Можно подойти к проблеме генезиса иначе и обнажить пикантный вопрос: стоит ли в принципе как-то соотносить Новую метафизику с традицией мысли, если метафизика – это более глубокий план реальности?

Метафизические переживания глубины, высоты, одиночества, могущества, пространственных далей и вселенской драмы вообще никак не обусловлены интеллектуальными традициями. Именно в них коренится непосредственный источник метафизики, делающий её живой и актуальной в любые времена. На протяжении истории разные культуры, школы и субъекты пытались конструировать к метафизическому плану свои подходы, но ведь подход и план не тождественны друг другу. Такое тождество возможно в некоторых очень специфических случаях высокого порядка, но речь идёт не о них.

Поскольку метафизический план – это тонкая и едва уловимая материя, обнажается вопрос об онтологическом статусе метафизики как таковой. Не секрет, что далеко не все уверены в её объективном существовании. Причиной такого сомнения являются традиции прошлого, которые описывали метафизический план на символическом языке и закрепили за ним мифологическую коннотацию. Вместе с тем, необходимо чётко отличать мифологию от метафизического плана. Не стоит останавливаться и придавать значение тому, что кто-то когда-то описывал этот план неадекватным образом.

Место мифологической интерпретации метафизического плана постепенно занимает рациональная интерпретация. В частности, в светском языке можно обнаружить множество метафизических понятий: сознание, понимание, интуиция, мышление, рефлексия, видение, опыт, нутро, идеал, смысл, потенциал, перспектива, будущее и т.д.

Рассмотрим в качестве примера понимание. Несмотря на то, что все мы имеем представление о том, что это такое, у нас достаточно мало возможностей, чтобы его поймать, схватить и узреть. Мы можем отличить понимание от непонимания, но его невозможно воплотить, очертить и измерить целиком. Совершенно не ясно, можно ли выйти за пределы собственного понимания и посмотреть на него со стороны, но при этом понимание способно со временем меняться. Невидимое, неуловимое, аморфное и необъятное – существует ли оно? И здесь мы подходим к тому, что если метафизики нет, то и понимания быть не может. Чтобы отрицать метафизику, нужно перестать понимать.

На фоне таких обстоятельств имеет смысл отодвинуть традицию метафизической мысли на задний план, потому что она представляет собой лишь частный случай далеко не всегда удачного и адекватного в настоящее время описания.

Генезис Новой метафизики скорее стоит рассматривать как исторический путь становления определённого языка и технологии добычи знаний, которая обеспечивает оптимальный способ восприятия, переживания, осмысления, рефлексии, понимания, воображения, конструирования, коммуникации и воздействия на реальность.

Соответственно, Новая метафизика – это актуальная технология добычи знаний метафизического порядка. Развитие этой технологии в истории намного шире возможностей какой-либо отдельной школы мысли. Каждая культура и цивилизация стремилась внести свой собственный вклад в её последовательное совершенствование. На этом пути делались и делаются многочисленные ошибки, работа над которыми способна занимать значительные промежутки времени в истории человечества.

Совершенствование технологии добычи знания предполагает жёсткий отбор по качественным критериям. На серьёзном уровне культура данный отбор обеспечить не в состоянии – она просто фиксирует и воспроизводит исторический опыт разных поколений людей со всеми их заблуждениями. Как результат, современный человек очень смутно представляет себе актуальную технологию добычи знания, особенно метафизического порядка. Он пытается доверять собственной интуиции, наблюдать, ставить какие-то эксперименты, думать и опираться на авторитет, но все эти практики могут быть совершенно недостаточны.

Интуиция способна обманывать, потому что она детерминирована предшествующим опытом, который может быть ошибочно экстраполировать на неизвестные процессы и явления. Наблюдение сталкивается с призмами, рамками и фокусами зрения, из-за которых один и тот же объект, явление или процесс может истолковываться и пониматься совершенно по-разному. Не все эксперименты можно воспроизвести из-за сложности, уникальности и конкретности того или иного стечения обстоятельств. Более того, результаты одного и того же метафизического эксперимента могут быть у всех разными. Мышление способно эти результаты некорректно интерпретировать. Более того, оно не лишено своих собственных изъянов – непоследовательности, односторонности, логических ошибок, фантазий и несоответствия реальности. Опора на авторитет в мире с динамично развивающейся сферой знаний всё чаще становится моветоном.

Чтобы выявить технологию добычи знания и не повторять уже совершённые в прошлом ошибки, для начала необходимо осознавать ту работу, которую мир уже проделал в данном направлении. Для этого мы постараемся взглянуть на ключевые этапы и проблемы становления познавательной парадигмы, и подойдём к характеристике Новой метафизики как особой гносеологии и методологии.

Главным акцентом Античности была непосредственная чувственность, на основе которой философские школы строили свои концепции. Они очень мало знали, но очень много воображали и спорили. Это привело к появлению большого разнообразия противоречивых точек зрения, которые в действительности мало что доказывали, поскольку знания постоянно смешивались с фантазиями, истина – с заблуждениями, а развитого метода их различения у античного гения не было. Например, Аристарх Самосский в III веке до н.э. предложил гелиоцентрическую картину мира, но это была всего лишь одна из частных точек зрения, фундаментального значения которой мир не понимал очень долго – вплоть до первой научной революции XVI века.

В эпоху Средневековья основательного различения между знанием и фантазией также не было, но, в отличие от Античности, плюрализм мнений был существенно урезан догматом и авторитетами. Взгляды последних, даже если они противоречили друг другу, ранжировались по степени значимости носителя, что снимало многие вопросы. Кто считался более авторитетным, тот и был прав, даже если он утверждал откровенные глупости. Как следствие, средневековые знания не только плохо отделялись от воображения познающего, но и ограничивались цензурой. Такой подход привёл к логичному расцвету схоластики, демонологии и эсхатологии.

Чтобы как-то сохранять рассудок, постоянно ослепляемый верой, средневековый человек выработал удивительную норму – привычку лгать. Это дало импульс для зарождения науки, поскольку атмосфера обмана пробуждала в людях изначальное недоверие, подозрение, бдительность и разум. Привычка лгать вызвала к жизни ещё одно интересное качество – стремление докопаться до истины любой ценой, о чём частично свидетельствует развитая в то время культура допросов и пыток.

В Возрождение стали активно переводиться и публиковаться античные авторы. Характерный для мифологии и религии символический язык Средневековья столкнулся с очень юношеским, но рациональным языком Античности.

Несмотря на художественную ценность и возможности углублённой интерпретации, в символическом языке обнажилось множество изъянов: он задан авторитетом и, будучи обёрнут в традицию, способен развиваться лишь в рамках своей изначальной образно-конвенциональной заданности; он культурно локализован и не в состоянии полностью интегрироваться с другими языками; он требует веры и не подходит для полноценного критического анализа. Рациональный язык, напротив, допускает критическую рефлексию над своими основаниями; он способен трансформироваться по мере приращения знания; вместо образов он использует понятия, которые трансцендентны частным символическим рамкам.

Чем больше в европейские умы проникала рациональность, которой ничего нельзя было противопоставить, тем меньше смысла было доверять религиозным догмам и авторитетам. Так из глубокой древности вернулись свободомыслие, дискуссия и критика. Эти феномены ярко заявили о себе в Просвещение, когда средневековая суеверность стала открыто высмеиваться, а её антагонистом выступило свободное и самостоятельное критическое мышление. Благодаря критическому подходу открылась возможность, которой никогда прежде не было, – получать знания, очищенные от изъянов воображения, веры и авторитета.

Такой подход оказался невероятно продуктивным и определяющим исторический вектор. Его результатом стало стремительное развитие науки и техники в эпоху Модерна. На фоне прогресса религия продолжала безвозвратно утрачивать свои позиции, о чём свидетельствует переход к секуляризму и расцвет светскости. Место религиозной метафизики стала занимать метафизика рациональная, наполненная самоосознанием и рефлексией (И. Фихте, Ф. Ницше).

До конца XIX века наука и религия ещё как-то уживались в параллельных реальностях, разделяя между собой земную и небесную сферы, но такой паритет долго не продержался. Уже в XX веке небывалого размаха достигли науки о человеке, стремившиеся экстраполировать естественнонаучный подход на более тонкие сферы психики и культуры.

Это не всегда удачно получалось вследствие неразвитой методологии, что в гуманитарной сфере вылилось в засилье шарлатанов, имитировавших учёных. Но де-факто даже они способствовали усовершенствованию метода. В частности, К. Поппер, изучив характерные методологические проблемы, выдвинул принцип фальсифицируемости, благодаря которому целый пласт гуманитарных концепций лишился научного основания.

По мере приращения нового знания трансформировалась и усложнялась рациональность, большое влияние на которую оказали теория относительности, квантовая теория, неорационализм, синергетика, конструктивизм и постпозитивизм. Сейчас, наряду с классической рациональностью Модерна, принято выделять неклассический и постнеклассический типы. В современном состоянии рациональность оказалась вполне адаптивной ко множественности логик и пригодной для работы с планами, которые прежде принадлежали мифо-религиозной сфере. Такая специфика практически не оставляет шансов старой вере в трансцендентность священного для рациональной интерпретации.

Всё это знаменует одну фундаментальную тенденцию – история движется к совершенным и, прежде всего, оперативным формам знания, очищенным от любых изъянов. Если прежде эта тенденция распространялась преимущественно на физику, то сейчас сложились условия для её метафизической манифестации.

Мифолого-религиозный проект, в котором знание неотделимо от фантазии и смешано с верой, имеет место слепое доверие к авторитету и неразвитое критическое отношение, – он проиграл. Этот проект сегодня сохраняется благодаря наивности, невежеству, культурной инерции и художественно-эстетическим нравам.

Будущее – за рациональным проектом, который призван войти в метафизическую сферу и очистить её от несостоятельных фантазий, доверия к авторитету, устаревания, безумия, символического языка и связанных со всем этим глупостей, которые созидались, сохранялись и воспроизводились в культуре тысячелетиями. Единственное, что эффективно способно уничтожить делирий, порожденный символическим языком, – это исчерпывающая экспериментальная работа и рациональный критический метод, адаптированный к метафизическому плану.

Реализация этой амбиции требует новой парадигмы. Старые надежды на то, что наука справится с метафизикой, не оправдались. Этого и не могло произойти, поскольку научный метод изначально создавался для исследования физики – его исходные установки для метафизики оказались слабыми. На уровне метафизики проблема не только в том, что субъект неотделим от объекта, – даже гипотеза не работает как предположение, поскольку сам факт её выдвижения, как и сомнение в нём, способны выступать исходными сценариями для последующей развёртки.

Такая специфика обнажает фундаментальную проблему – одной лишь верификации гипотезы, чтобы она превратилась в теорию, для метафизики недостаточно. Эта проблема ещё более усугубляется, если обратить внимание на то, что вероятность построения ложных теорий значительно увеличивается в случае индивидуальной метафизической практики, результаты которой, как правило, не верифицируются в принципе. Это всё вызовы и проблемы, для разрешения которых необходимо обращение к чистой философии, поиск новых оснований и радикальные трансформации.

Все эти сложные обстоятельства стали плодородной почвой для рождения реформистской философии – Новой метафизики. Она впитала в себя различные интеллектуальные традиции, учла разнообразные ошибки, с которыми столкнулась технология добычи знания на разных этапах своего становления, а также отображает актуальный уровень работы с глубинным планом реальности. В основу Новой метафизики положены принципы компетенции, экзистенции и трансценденции. Они раскрываются в рациональном философском языке, в критическом отношении, в стремлениях к исчерпывающему пониманию и к удовлетворительному объяснению, в направленности на метафизический предел.

Что это значит? Новая метафизика абсорбирует научное знание и вводит свою собственную технологию добычи знания. Эта технология опирается на философский критический метод, наблюдение и эксперимент, но её принципиальное отличие от науки состоит в метафизической направленности и включении индивидуального начала, ориентированного на экзистенциально-трансцендентальный предел. Такая установка позволяет субъекту достигать исчерпывающего понимания, которое, будучи удовлетворительно объяснено, способно содействовать накоплению метафизических знаний или, по меньшей мере, полезных данных для изучения.

Технология Новой метафизики преодолевает фундаментальную проблему научного метода – его совершенное безразличие к конкретному субъекту, к актуальным вопросам его собственной конечности, ограниченности и реализации. Новая метафизика возрождает императив индивидуального достижения и делания, который призван стимулировать результаты общего порядка благодаря усовершенствованной и адаптированной методологии.

За этими простыми тезисами стоит очень сложная работа над современной парадигмой. Она продолжается – мы идём в авангарде и поступательно совершаем поворот, в результате которого метафизическое знание мира станет обнажено, очищено, обосновано, согласовано, доступно для критики и выражено в рациональной форме. Это знание неизбежно будет совершенствоваться и преумножаться, и перед прогрессивным миром откроется реальная метафизическая перспектива.

E.R.

Иллюстрация - Leanne Venier "Pulsating Luminosity"